Холодный лунный свет льется сквозь приоткрытые ставни окон.  Морозный ветер раздувает занавески, оставляя на полу снежинки. Утром они превратятся в лужи. Мне казалось, что я плотно закрывала окна, оставаясь в этом чужом замке в свою самую страшную ночь, но время приближается к рассвету, и я уже не в силах разомкнуть веки, чтобы убедиться, что это явь. Одолевает тяжелый сон, и сквозь полуприкрытые ресницы вижу, как от резкого порыва ветра окно распахивается шире, а белая тюль взмывает вверх, впуская темную фигуру. Возможно, это та самая помощь, о которой я молилась почти всю ночь, преклонив колени у образа Девы Марии. Хочется приподняться на подушках, но слезы забрали все силы, и получается лишь слабый стон, погружающий меня во мрак.
Головокружение от падения в темноту и пустоту, но слышно лишь хлопанье крыльев. Их сотни, возможно, тысячи вокруг, но я ничего не вижу, падая все глубже и глубже. В ушах шумит ветер так, что я не слышу собственного крика, от которого обязательно должна бы проснуться. Резкий холод мягко сковывает запястья, оборачиваясь белой свадебной лентой.  Обвиваясь вокруг рук, он скользит змеей, извиваясь вокруг шеи, шипя в лицо. Касается тонким язычком щеки, пронося мимо яд, спрятанный в клыках. Что-то шепчет на ухо, но слов не разобрать из-за шума хлопающих вокруг крыльев. Может быть, это именно они создают этот ураганный ветер вокруг? Ведь я уже не падаю, уверенно ощущаю твердыню под собой, но все еще ничего не вижу.
- Рената! – резкий повелительный голос матери  заставляет распахнуть глаза, и призраки ночи тают в ярком дневном свете, - Стой спокойно, нужно закончить приготовление.
В отражении зеркала я не сразу узнаю себя. Действительно изысканное платье. Тонкое кружево кропотливой ручной работы, белый дамасский шелк, привезенный по специальному заказу, серебро парчи, грубоватой на ощупь, на мой взгляд, и бутоны свежих роз прикрепленных по оборкам платья. Старшая сестра что-то говорила о том, что они обработаны специальным раствором, чтобы сохранять свою свежесть весь день.
Она много чего говорила обо всем, что касалось предстоящей церемонии. Вообще-то это свадьба по правилам старшинства должна была быть ее. Уж она бы была рада. Но у папы были другие планы на нас. Он строил не наше счастье, а будущее семьи и рода. Не для кого не секрет, что Фридрих Третий уже не первый год ведет переговоры о том, чтобы сделать Пруссию королевством, и занять ее престол. А будущему королю можно выбирать, и не принято отказывать, даже, если участь его первой жены не слишком завидна.
Волосы убираются в высокую прическу, на шею ложится тяжелое колье, а на плечи теплый, подбитый мехом плащ. Последние штрихи, как кажется моей матери до того, как она критически меня оглядывает:
- Рената, эти темные круги под глазами невозможны! Их ничем не скрыть. Я же просила тебя выспаться, а не рыдать до утра. Ты должна радоваться, это большая честь для нас.
- Я молилась, - сущая правда, главное не уточнять, о чем.
- Хорошо, иди сюда, - крепкие объятья, наверное, призваны меня успокоить, но я ненавижу, когда кто-либо нарушает границы моего личного пространства. Как и весь этот придворный этикет, обязывающий к прямому контакту, в то время, как можно было бы ограничиться вежливыми словами издалека. В конце концов, они значат ничуть не больше, чем все эти прикосновения и реверансы.
Родительская любовь выказана, и я могу оставшееся время побродить по чужому саду чужого дворца, чтобы  осмотреть свои будущие владения, на деле же – чтобы на холоде сгладились следы моего ночного времяпрепровождения.
Впадаю в оцепенение вместо часов, которые, наоборот, неумолимо ускорили свой бег, отсчитывая оставшиеся мне часы. Сад кажется вымершим и слишком пустым. Мало деревьев и много невысоких кустов, спрятаться от случайных глаз из окон дворца можно разве что в частном садике, окруженном высоким каменным забором. В мой прошлый злосчастный визит сюда вместе с отцом, я гуляла здесь среди зеленых арочных лабиринтов, созданных с помощью вьющихся розовых кустов. Сейчас еще пробивается местами их увядшая зелень, но и она по большей части покрыта снегом. По крайней мере здесь спокойнее и можно побыть наедине с собой.
Закрыть глаза и запрокинуть голову, подставляя лицо холодным снежинкам, напоминающим о том, что жизнь вокруг еще идет. Возможно, стоит напоследок насладиться хоть чем-то. Зимний ветер раздувает складки платья, и тянет кружиться с ним в танце, негромко напевая себе мелодию вальса.
Забыться на несколько мгновений, пока чужой голос не обрывает танец и музыку в голове и на устах. Остановка так внезапна, что удержать равновесие невозможно, но скорость и грациозность этого человека поражает, как и тогда, во время первой встречи. Здесь же, в этом саду.
- Herr Hohstein, -  вежливый реверанс и опущенный взгляд, чтобы спрятать свою растерянность, - не ожидала здесь увидеть.
Румянец предательски заливает щеки, а дыхание все еще не восстановилось и вырывается белым паром, уплывая куда-то в небеса.
- Поздравить? – не ожидала, что в голосе прозвучит столько отчаянья, но его можно списать на вполне законное волнение. Нужно только взять себя в руки и улыбнуться, поблагодарить и сказать что-то вежливое. Вот только горло пересыхает, а к глазам, напротив, подкатывают слезы.

Конечно, пояснения не нужны. Конечно, и так все очевидно, но взгляд убегает в сторону, прыжками по кустам, изгороди, снегу на дорожках, подолу собственного платья. Сглотнуть, сдерживая слезы. Неровный медленный вдох и короткий вдох, чтобы выветрилась едкая горечь, застрявшая в горле. Привкус все еще ощутим, но все же нужно взять себя в руки. Непозволительная роскошь  - выказывать чувства. Тем более столь малознакомому человеку, и совершенно неважно, что  он скрашивал прошлое посещение этого места, что с ним было так легко и невероятно интересно.  Он похож на невозможный призрак из другого мира, фантастического и невероятного. Всегда появляется из ниоткуда, и тает в этом же нигде. Неслышный, грациозный, стремительный, зачаровывающий и, как будто, из другого времени или вне времен.
Поймать себя на мысли, что рассматриваешь уже продолжительное время в тишине, совершенно неприлично. Отвести смущенный взгляд, усугубленный мыслями о том, что матушка отослала и ему приглашение. Хотя это очевидно: она тщательно планировала все, и не обходила вниманием никого, кто был важен или мог принести в будущем поддержку и успех их с отцом планам. Бесспорно и то, что Кристоф Хоштейн определенно входил в этот круг чем-то стоящих и важных людей. И тем не менее, хотелось как-то оправдаться, что-то сказать о том, что будущее… что большая честь. Хоть что-нибудь, лишь бы прогнать всю эту неловкость, скинуть эту завороженность, охватывающую каждый раз в его присутствии.
- У тебя ледяные руки! - изумление от невероятно холодных пальцев спутника перечеркивает все мысленные планы и уже почти придуманный монолог. Собственные ладони тут же, против обыкновения,  накрывают чужие руки, пытаясь их хоть немного согреть.
- Ты давно здесь мерзнешь? Может, стоит вернуться в замок, я прикажу слугам, чтобы принесли горячие напитки? – неподдельное волнение и беспокойство отражается не только в голосе, но и на встревоженном лице, смывая уже безвозвратно для этого разговора границы приличия.
Вновь встретиться взглядом с глазами темными, почти черными – или это только кажется от ослепляющей белизны снега вокруг? Ощущение, что в этой темноте скрыта какая-то мрачная, но великолепная огромная тайна. И от нее очень сложно отвести взгляд.

Отредактировано Рената Волтури (07.08.14 12:19 pm)

Его улыбка разрядом молнии проходит по коже, оставляя после себя фантомное тепло, какое обычно растекается по всему телу после нескольких глотков глинтвейна в рождественскую ночь. Кажется, что от него  даже исходит этот пряно-сладкий аромат. Может быть, он – всего лишь плод моего воображения? Слишком уж идеален, слишком влечет. И уже во второй раз появляется в разгар острых проблем, конечно же, исключительно моих собственных. В прошлый раз отец намеревался перебраться во Францию, где уже вел переговоры по устройству моей личной жизни и жизни сестры. София, не в пример мне, воспринимала эту идею с энтузиазмом. Что-то особенное тогда сказал Кристоф отцу, что последний в одночасье переменил свои планы, оставшись в Пруссии, и прекратил  переговоры с дофином.
Быть может, это ангел-хранитель, который появился вновь, чтобы отвести рок? Быть может, вновь прозвучат какие-то слова, отменяющие всю эту ненавистную церемонию. В душе зародилась надежда. Следует доверять своему ангелу-хранителю во всем, и следовать его советам. Тогда и только тогда желание исполнится, только тогда он сможет провести мимо  ненастья. Это бы многое объяснило: и его совершенства, и холод кожи, и бледность, и необычные глаза, притягивающие и пугающие одновременно. Конечно, это посланник Бога, а не мое воображение. Фантазии не решают проблем, и мои не настолько красочны и реалистичны.  Стоит довериться этому хранителю, мои ночные молитвы услышаны.
- Конечно, останемся, - губы растягиваются в улыбке. Теперь она идет изнутри, от сердца. Окутывает спокойствие и уверенность в том, что  все будет хорошо. Теперь уже ничего не грозит, и это платье можно не считать погребальным. Уверенность крепнет при взгляде в глаза, крепнет настолько, что тает замок, тает этот сад, исчезают границы, и замирает время. Можно бесконечно сидеть здесь, сжимая в ладонях пальцы, холоднее снега. Они не согреваются, но и не тают, оборачиваясь водой. Они остаются по-прежнему похожими на гладкий камень, на полированный гранит, мрамор. Е
- Может, и лучше, если потеряют? – хочется спросить, все ли небожители столь прекрасны, поэтому ответ на прозвучавший вопрос становится заведомо неважным. Уж он-то знает, что делать, он знает, как уберечь. Даже, если потребуется подняться прямо сейчас и покинуть родных, куда-то ехать… это неважно. Ангелу виднее, в нем нельзя сомневаться, нужно только верить. Вера – это все. А еще недавно казалось, что религия лжива. Но только не теперь.

Что это: предложение, вопрос о готовности сбежать или вежливость? Нет, не вежливость, а предложение или вопрос  - уже и не имеет значения. Ответ будет один. Хотя и окутывает безотчетный страх ступать по хрупкому талому льду раскинувшегося озера выбора. Но какая разница, что ждет там впереди, какая жизнь ожидает дальше, если уже подумывала о яде? Или все это во спасение моей бессмертной души, чтобы не нарушить этот главный запрет, не переступить эту черту?
- Уверена, что можешь, - сердце начинает стучать безотчетно быстро, начиная разбег. Или побег от внезапно скользнувшего сомнения «Но захочешь ли?»
Настороженный взгляд пристально изучает, ища ответы, подсказки, намеки – хоть что-нибудь. Хочется верить во что-то светлое, но сколько раз уже приходилось убедиться, что ничего не бывает просто так. Зачем ему все это? Ему – случайному прохожему по краешку моей жизни. Проходящему уже во второй раз, но нерешительно топчущемуся где-то у порога даже уже получив приглашение входить. Зачем все усложнять? Если есть цена, то стоит ее просто озвучить. Сомневаюсь, что она может быть слишком высока, если учесть все не малозначительные обстоятельства.  Слишком много вопросов, мало ответов и тишины, как снега. Она становится удушьем, заставляя порывисто встать.
- Мне очень нужна помощь, если она возможна, и времени на это остается все меньше и меньше, - уж тебе ли не знать?
Долгий выжидательный взгляд в глаза с угасающей надеждой и тлеющим разочарованием, опускаемым опущенными ресницами, нарочно, в снег в попытке затушить его, совладать с чувствами и не впасть в последнюю степень отчаянья. Еще не хватало рассыпаться пеплом здесь и сейчас.  Чего он ждет в этом молчании?
- Пора возвращаться во дворец, - слова звучат приговором под бой часов на башне.
Высвободить пальцы из ладоней довольно легко, отметив, что так и не оставили в них хоть толики тепла. Бесполезное занятие. Как и все слова прозвучавшие сегодня здесь, ни к чему не ведущие.

Отредактировано Рената Волтури (12.08.14 04:30 am)

Каждый шаг, как в пропасть,  ложится непомерной ношей на плечи, заставляя их опустить, согнуться под тяжестью утраченной надежды.  Каждый шаг неотвратимо приближает к замку. Каждый звук боя часов ударом  плетей возвещает о приближении рокового часа. Взгляд скользит по снегу в отчаянье. Хотелось бы вырваться из руки, поддерживающей под локоть. Вырваться и бежать, вместо того, чтобы тратить все силы на сдерживание эмоций, к тому же не слишком успешное. Но один лишь шаг в сторону без поддержки, и едва ли возможно будет устоять, не лишившись последних сил. Остается лишь принять хотя бы такую помощь – горькую замену той, на которую смела уповать. Совершенно напрасно.
Непростительно наивно надеяться на какое-то вмешательство. Надежды ослепляют. Сейчас все становится очевидно: даже, если бы он и захотел, что бы он мог сделать? Если бы можно было сбежать сейчас из-под венца и начать другую жизнь, то почему же не предприняла такой попытке самостоятельно? Ответ слишком очевиден. Такого пути просто нет. Нельзя требовать невозможного от других, даже если по какой-то необъяснимой причине этот кто-то на мгновение показался всемогущим или посланником небес. Глупые детские сказки. Давно пора вырасти из них и повзрослеть.
Ступеньки. Каждая из них приближает комнату, из которой ее должны забрать меньше, чем через час. Должны бы, но не заберут. Еще не знаю как, но сделаю все, чтобы этого не допустить. Могу же я сделать хоть какой-то выбор, хоть какой-то шаг в сторону.
Взгляд приобретает отрешенность с оттенком внутренней уверенности, уже не скользит затравленно по стенам , не тычется от безысходности по полу. Дыхание частое от внутреннего волнения, но его можно списать и на быстрый шаг при подъеме наверх. Остановиться у дверей комнаты, явно не собираясь приглашать, а только попрощаться очень холодно, с ноткой  искренности в благодарность за тот прошлый раз. Ему бы лучше исчезнуть сейчас, не дожидаться церемонии, которая все равно не состоится. Кое-кто из слуг видел их вместе поднимающимися по лестнице. Конечно, сейчас никто не обратит на это внимания – сегодня полагается много гостей, высказывающих слова вежливости и поздравления.  Но потом, кто-нибудь да вспомнит, и поднимется череда предположений, кто подтолкнул. Родители же никогда не признаются в моем отчаянном нежелании даже себе. Повернуться лицом, стоя в дверях, отнимая руку и с усилием, но поднимая взгляд, чтобы еще раз посмотреть в глаза, улыбнуться, и, возможно увидеть слабый ответ. Но этот человек умеет удивлять.
- Море? Нет, - во взгляде недоумение, непонимание. И приготовленные слова тают на языке, так и не обретя форм.